Ночь, темнота. Луна появилась на какое-то мгновение и снова села за вершинами. Над палатками у Мутных озёр раскинулось чёрное одеяло ночного горного неба. Млечный путь такой яркий, что отражается в воде. Быстро похолодало. От дневной жары не осталось и воспоминания. Холодный воздух стекает со склонов окрестных пятитысячников, заставляя застёгивать палатки и кутаться в спальном мешке.

Ночь, темнота. Луна появилась на какое-то мгновение и снова села за вершинами. Над палатками у Мутных озёр раскинулось чёрное одеяло ночного горного неба. Млечный путь такой яркий, что отражается в воде. Быстро похолодало. От дневной жары не осталось и воспоминания. Холодный воздух стекает со склонов окрестных пятитысячников, заставляя застёгивать палатки и кутаться в спальном мешке.

— Рома, пойми, вести вниз Вадма вдесятером — коллективное помешательство. Он ходячий, перевязан, и до базового лагеря два часа ходьбы по тропе. Дело не в Вадиме, а в нас — бубнил в левое ухо командира Сергей. — У нас сейчас лучшая акклиматизация, у нас отличная команда, всё снаряжение и пока хватает еды и газа. Погода идеальная, в прошлый раз такой не было.

На правом плече у человека сидел ангел, а на левом чёрт, если конечно, женщина может быть ангелом, когда речь идёт о делах сердечных.

— В конце концов, это единственный маршрут, который пойдёт тебе в зачёт на разряд — бесцеремонно топтался по больной мозоли Сергей.

Между ангелом и бесом пытался уснуть командир.

Утро возвестило, что семеро идут на базу, а трое из нас — наверх. С этого момента наши пути расходятся на четыре дня. С одной стороны — радость от того, что долгожданная попытка всё-таки состоится. С другой — твои друзья в часе от отдыха, чайханы и солнечных ванн, а ты за всё это еще должен побороться. Неправда, что альпинисты — они все такие аскеты, которых хлебом не корми, дай поспать на камне и поесть из мусорника. Мы тоже любим, чтобы было тепло и мягко. Но для этого надо много и тяжело тащить удобства с собой.

С некоторой грустью наблюдаем, как наш развесёлый табор отправляется вниз. Сразу становится тихо и неуютно. Выходим на связь и отправляемся выше — на шум водопада — в сторону начала нашего маршрута. Постепенно озёра остаются далеко внизу, а перед нами во всей красе открывается Замок, который отсюда виден как на ладони. Идти становится тяжелее. Камни под ногами норовят ускользнуть. Обнаруживаем, что уже поднимаемся по льду, присыпанному скальной породой. Когда высота приближается к четырём тысячам, из-за перегиба морены показывается Чимтарга и весь наш маршрут теперь просматривается почти целиком.

Вот уж кого мы не ожидали здесь увидеть — так это «сладкую парочку», с которой мы недавно общались внизу. Тётя-туристка и её молодой романтичный спутник возвращались с Чимтарги. Мы рады, что они живы, но хотим подробностей. Оказывается, они всё-таки пошли на эту авантюру и попробовали совершить восхождение по маршруту 2Б. Вернулись побитые и поцарапанные. Добравшись до гребня Мирали, они вышли на такой плотный «снеголёд», что без кошек и с одним советским ледорубом стало откровенно страшно. Пройдя немного выше, «туристка» подскользнулась и метров 50-100 ехала по фирну на животе, так и не зарубившись. Уткнулась в камни, и счастливая, что так легко отделалась, решила, что им лучше вернуться обратно.

У меня в голове никак не срасталось — еще недавно она рассказывала, что практически взошла на пик Корженевской, а здесь, в такой очевидной ситуации, повела себя как дилетант. Тогда она рассказала, что на Корженевкую уже были провешены перильные верёвки, а ей нужно было только передвигать по верёвке жюмар. Вот такие бывают туристы.

Однако, встреча нас мобилизует. Поставив палатку и прихватив с собой вместо бинокля камеру, уходим повыше, чтобы еще раз продумать весь маршрут. С описанием в этот раз проблем нет, потому что оригинал (один из трёх одинаковых) пиратски украден из базового лагеря. Совесть, конечно, мучила, но там столько переписывать, а навыки письма ручкой давно утеряны.

Отсюда, снизу, всё легко и всё понятно. Вообще, со стороны всё всегда легко. Самая сложная для восприятия часть маршрута — это тот фрагмент спуска, который не виден. По описанию там должен быть «скальный зуб и дюльферная петля», но ни то ни другое отсюда различить невозможно. Это не радует, потому что в прошлый раз из-за непонимания «где спускаться», мы двое суток ползали по скалам и чудом вообще спустились.

Описания маршрутов обычно составляют какие-то кони отбитые. Если у них написано, что этот участок проходится «2 часа», значит что быстрее трёх его пролезть не получится. Сей факт заставляет нас лечь спать под маршрутом пораньше и встать пораньше. Весь вечер нас развлекает Funkelspiel, — слушаем по рации, как начинает свои радиопереговоры Казань и Москва. Казань более-менее адекватна в эфире — у них общение дисциплинированное и деловое. В свою очередь, москвичи долго и в подробностях обсуждают, что им сегодня оставить на ужин и успеет ли группа завтра спуститься, чтобы из покормили вкусным завтраком. Радиосвязь в горах — селекторное явление. Пока один говорит все слушают. Я не знаю, что в тот вечер испытали наши соседи на Адамташе и Бодхоне, но когда ты тут усталый и голодный, то обсуждать в прямом эфире своё роскошное меню — бесчеловечно.

Снова холодает, но теперь уже по-взрослому. Под нами двадцатиметровый слой льда. Четыре километра над уровнем комфорта. Ирка, лежащая посредине палатки выполняет роль грелки, к которой сбиваются в кучку лежащие по краям мы с Ромкой. Ромин облегчённый спальник сейчас напоминает беспомощную тряпочку. Погружаемся в термальный анабиоз.

Утро привносит в нашу жизнь борьбу желания идти с нежеланием вылезать на мороз. Но пока не встало солнце, счёт 1:0 в нашу пользу, потому что идти в кошках по замёрзшему снегу — в два раза быстрее и безопаснее, чем по раскисшему. Поднимаемся по леднику, перепрыгиваем трещины, надеемся на лучше. Из плохого — только рюкзак за спиной. Восхождения в «альпийском стиле» не получается — предстоят еще 2 ночёвки на маршруте. Грустным взглядом провожаю петлю, ускользающую в ледовую трещину. Милая жёлтенькая петелька до этого висела на системе. Осторожно заглядываю вниз. Борьба жадности и нежелания спускаться. Побеждает лень (осторожность). После лабиринтов ледопада, поднимаемся на первую контрольную точку.

Где-то здесь из скалы должен торчать крюк с банкой. А в банке должна быть контрольная записка. Но в реальности всё напоминает день рождения Иа. Одинокий хвостик шнурка висит высоко над нами (снег подтаял, пол понизился), и никакой банки нет. Виды просто фантастически красивые, но именно в таких местах нет ни желания, ни радости ни сил лезть за камерой, чтобы остановить мгновение.

Вот и ключевой участок маршрута — 50 метров скального лазанья по крутой стене. По описанию она должна быть обледенелой. Вместо льда перед нами... водопад. Dry-tooling превращается в аквапарк. Понятно, что мы в водопад не лезем, но даже аккуратненько, рядышком, всё равно облако капель, течёт за шиворот, скалы мокрые, верёвка мокрая...бррр.

Барометр показывает всё меньшее давление. К пяти тысячам уже меньше шестисот миллибар. Воздуха 55% от нормы. Несколько часов возни на льду с бурами — и мы на перемычке. Здесь будет последняя стоянка перед вершиной. Понимаем, что время не на нашей стороне. Продуктов впритык, лишнего дня нет. Завтра будет только одна попытка и это момент истины.

Второй момент истины — есть ли здесь GSM связь. Открытое пространство настолько большое, что телефон показывает наличие двух узбекских сетей. Нам нужны новости из Риги, и мы хотим сообщить, что у нас всё более или менее в порядке. Кому-то удаётся послать sms, но на этом связь заканчивается. Пытаемся узнать у базового лагеря — пойдут ли наши цыгане на Борцов за Мир, но тоже слышно не очень, так ничего и не поняли.

Немного протопили палатку горелкой, приготовив внутри топлёный изо льда суп. Чтобы вышел наваристым, кинули туда всё — от колбасы до трёх видов растворимых супчиков. Всё это заправили ядрёным бульонным порошком. Получилась такая гадость, что Ирка решила в этом не участвовать. А два других кабана умяли целую лохань и легли спать совершенно счастливыми. В этот вечер Ромка уже не пытался играть в моржа и в спальник залез во всей одежде.

У меня затекла и опухла нога
Пять утра на часах — впереди Чимтарга

В воспалённом сознании родился и застрял этот стишок. До ответа на вопрос осталось полкилометра высоты и эти полкилометра самые «усталые». Сразу не заладилось у Ирки. Ни на что конкретное не жалуется, но идёт заметно медленнее, чем вчера. Сначала думали на супчик, потом списали на высоту. Ромка топчет первым; залез на последний скальный пояс и повесил перила. Пришли в точку, с которой три года назад повернули обратно. Но фатальное место уже позади и вот она — во всей красе закованная в ледяную мантию вершина. Последние 200 метров положено идти непременно, страхуясь. Но снег такой, что ни вкрутить ни воткнуть что-либо невозможно. С ледорубами наперевес и надеждами на «спокойствие, только спокойствие» топчем по чьей-то старой тропе наверх.

Дико хочется успеть на вершину к девяти утра. Насколько спокойнее и увереннее в эфире будет звучать «мы на вершине», чем «мы, тут где-то лезем». Гордость — она вообще смертный грех. Но до греха не дошло, а дошли мы до вершины уже после строго-настрого данного Руфиной Григорьевной указания, чтобы мы были очень осторожны и не баловались со спичками.

Всякие там журналисты почему-то поголовно уверены, что когда альпинист стоит на вершине, он испытывает такую кучу счастья, что её самосвалом не вывезти. Мол, вокруг начинают летать зефиры, а альпинист измождённой рукой срывает эдельвейс и растворяется в космическом экстазе.

На самом деле, ты усталый стоишь на узком (или широком) пятачке и в голове одна мысль — блин, теперь отсюда еще и слезать. И хочется подольше остаться на вершине,но не потому, что тут небесный супермаркет и царство вечного оргазма. Просто хочется отодвинуть момент еще более тяжёлого спуска.

Может возникнуть вопрос — а в чём же оно, альпинистское счастье. Я не знаю. Оно как суслик — никто его не видел, но оно есть. Счастье — это какой-то пост-фактум от всего процесса — от начала до конца, причём весь процесс глубоко неприятен. Это что-то диалектическое, иррациональное и экзистенциальное. Это синяя птица, химера.

Счастье — это вспоминать карамельку на вершине. Счастье — это увидеть на вершине украинский флаг и бороться с соблазном спереть его. Счастье — это то, что гипоксия свалила Ирку не на подъёме, а только теперь, на спуске.

Такого поворота событий мы не ожидали. Когда мы спустились к палаткам на перевале, Ирка представляла собой тяжело разговаривающую, неходячую субстанцию. Таблетка «трамадола» ситуацию не исправила, а только ухудшила. Из нас двоих с Ромкой ни один не медик, и единственное, что мы могли ей предложить — это чай и отлежаться. Трагедия этой ситуации заключалась в том, что помочь ей мог только спуск, но она была не в состоянии даже спускаться.

Долго ли, коротко ли, к перевалу приблизились гости заморские, московские. Целый взвод туристов надвигался по гребню в сторону наших палаток. Стало ясно, что хочешь-не хочешь, нужно сруливать. Диспетчерская в лице базового лагеря была в курсе наших планов, и на наше место, с которого мы пообещали уйти вниз, уже шла следующая группа. Однако, несколько часов, потраченные нами на отдых, чуть не сыграли злую шутку. Засветло с горы спуститься не удалось.

Снежный гребень Мирали — это нечто фантастическое. С одной стороны — снежное поле, с другой — практически отвесная двухкилометровая стена. Просто мечта эмо с суицидальными наклонностями. Далеко-далеко внизу лагерь. И очень хорошая, отчётливая радиосвязь. База волнуется, спрашиваем, где мы. Узнав, что на гребне, уточняет, видим ли мы их. Отвечаем, что видим, но не обещаем, что успеем сегодня домой.

Тем временем, на спуске Ирка отошла, видимо и вправду нужно было просто сбросить высоту. Ближе к вечеру мы уже находились возле того самого «скального зуба», где по описанию должна быть дюльферная петля. В этом месте закончилась наша счастливая жизнь.

Ни попасть к «зубу», ни найти петлю не удалось. Стали спускаться по скалам там, где вроде «логично». С каждой верёвкой спуска скалы становились всё хуже и хуже. За сто метров до заветного снежного цирка, я спустился в такое место, где единственной возможной страховкой для всех троих стал одинокий френд в непонятной щели.

Уже была кромешная темнота, когда повесив последнюю верёвку, мы очутились на снежном склоне. Опять беда — верёвка не сдёргивается. Её бы оставить, да нечем тогда связаться будет. До безопасного места еще метров триста сброса высоты — без верёвки нельзя. Ромка, уже вконец измучен; залез обратно наверх и как-то уговорил верёвку вернуться в список нашего инвентаря.

Получив по радио строгий выговор за возню и прибалтийские замашки, обещаем выйти на дополнительную связь в 10 вечера. К озёрам мы вернуться, разумеется, не успели, но на ночёвку в нашем старом месте — под началом маршрута — встали.

В десять вечера вместе с поздравлениями получили инструкцию просыпаться в шесть утра и топать на мутные озёра. Какая-то литовская альпинистка на соседней вершине Энергия попала в беду, но информации никакой, а мы ближайшая группа, у которой есть рация, работающая на частоте базы.